Часть 2. Я заберу твою боль, я развею твою тоску
Я долго ворочаюсь с боку на бок, никак не могу заснуть. Лежу я на настоящей постели!  Да, и подушка есть, и тёплое одеяло, и простыня! Я уже и забыл, как это приятно, мягко и удобно. Станет жарко – можно высунуть ногу, прохладно – укутаться с головой. Чувства защищенности и тихого счастья накатывали на меня волнами, пока я то глубоко зарывался под одеяло, то выныривал оттуда.
И таким сытым  я уже очень давно не был, хоть и Тотцуна мне дал мало, мотивируя это тем, что когда долго не ешь – сразу много нельзя. Вообщем это всё – мелочи, главное у меня есть время, чтобы отдохнуть от улиц.
Утром он, скорее всего, меня покинуть его жилище. Да, скорее всего так и будет, зачем ему бесполезный, бездомный я?
Электронные часы тускло высвечивают в темноте 03:23. Может быть, не ждать утра, а уйти прямо сейчас? Чем больше я привыкаю ко всему этому великолепию, тем труднее мне будет возвращаться к вольной жизни. Отказаться от этого нелегко, но я просто не привык находиться с кем-то рядом.
Решаясь, я встаю, и вспоминаю, что не знаю, где моя одежда. Я точно помнил, что Тотцуна куда-то выносил её из ванной. Может быть, она в его комнате?
Тихо выхожу из комнаты, в которой меня уложил этот странный человек, прокрадываюсь мимо кухни и ванной. Долго стою перед дверью, за которой видимо и есть комната Тотцуны, не решаясь войти, и изучаю взглядом дверной косяк.
Почему у меня так горят щеки? Зачем я сюда пришёл? За... за одеждой, кажется?  Меня накрывает какой-то судорожный, но при этом безумно приятный страх, ворочающийся внизу живота. Сколько я тут уже стою? Минуту? Две? Может, пол часа? В любом случае, это так необычно, так странно…
Понимаю, что если простою так ещё хоть чуть-чуть, то не войду уже никогда. Полированная ручка обжигает холодом, но этот холод отрезвляет. Собираюсь с духом, и слегка нажимаю её, приоткрывая дверь. На краткий миг перехватывает дыхание, когда взгляд падает на небольшой диванчик, стоящий у стены . Лунные лучи выхватывают его то тут, то там, от их белого света он кажется бледным. Длинные кремовые волосы разметались по постели, чёрные ресницы слегка подрагивают. Словно во сне подхожу поближе, внимательно изучаю чуть грубоватые черты лица, тонкий изгиб губ, взглядом опускаюсь ниже. Борюсь с желанием дотронуться до кожи,  которая кажется мраморной, провести пальцем по шее.
-Волчок… — слышится едва слышно, но я подскакиваю от неожиданности и страха. Неужели проснулся? Торопливо перебираю варианты, как, собственно я оказался ночью в его комнате, пока не замечаю, что глаза у него по-прежнему закрыты. Так он что, во сне разговаривает?
От внезапного облегчения хочется смеяться, но я больше не хочу испытывать судьбу.  Аккуратно пересекаю комнату, прикрываю дверь, и возвращаюсь к себе. Откидываю одеяло, забираюсь в ещё теплую постель. На этот раз засыпаю сразу, только голова касается подушки, и снятся мне сильные руки, обхватывающие меня сзади, бережно прижимающие к себе…

Проснулся сегодня я рано. И непонятно, что меня разбудило, то ли солнечные лучи, то ли мысль о том, что за стеной спит подобранный вчера мною мальчик.
Я очень рад, что сегодня выходной: оставлять Волчонка одного в квартире я бы пока не рискнул: обчистит и свалит, с него станется. Ну не выгонять же его, пока меня дома не будет?
Я натягиваю шорты, выхожу из гостиной, в которой я сегодня спал, мельком заглядываю в комнату, где находится Окума, удовлетворёно отмечая, что он ещё дрыхнет, прохожу на кухню.
Не спеша навожу себе кофе, встаю у окна. В задумчивости тянусь к сигаретам.
Курю я уже очень давно, лет с 14-и. Я уже говорил, что отец меня вдоволь снабжал деньгами?  Обзаведясь всеми крутыми вещами, о которых мечтает любой мальчишка, а именно складным ножом, дорогими наручными часами, классной удочкой и прочим, я стал тратить деньги  на сигареты и алкоголь. Так что, в какой-то степени даже хорошо, что я потом попал в детдом – там я хоть как то был ограничен.
Закурив, я глубоко затянулся и подумал о Волчонке. Интересно, есть у него кто-то из родителей, или он сбежал из детдома? Что он собирается делать, как жить?  Как он попал в такое плачевное положение, как жил всё это время?
Необходимо было всё это узнать, расспросить, а это значит – копаться в чужих воспоминаниях, чувствах, душе. И неизвестно, как воспримет это Окума.
Уже докуривая, я внезапно ощутил пронзительный взгляд, жгущий спину.  Почему то улыбаюсь, и, не оборачиваясь, приглашаю:
-Садись, сейчас будем завтракать.
Окума не двигается с места, и всё так же разглядывает меня.
-Зачем ты это делаешь? – слышится в тишине его негромкий голос.
-Делаю что? – вопросом на вопрос отвечаю я, хотя и так знаю ответ.
-Всё.
Я, наконец, оборачиваюсь. Он так и не нашёл свою одежду, а потому, всё что сейчас на нём есть – это трусы, и мой халат, небрежно накинутый на плечи. Взгляд невольно цепляется за шрам на шее – вчера я не заметил, что он медленно переходит на плечё, вьётся по нему, опускаясь вниз по руке, становясь всё тоньше и тоньше, и у предплечья заканчивается.
-Садись. – снова повторяю я, указывая глазами на стул у стола. Поговорить, в конце концов, можно и во время завтрака. Он покоряется, лишь сверкают два синих глаза из под серебристой челки.
Поваром я никогда не был, а потому решил ограничиться бутербродами с сыром и колбасой и горячим чаем. Пока я возился у кухонного стола, Волчок не спускает с меня глаз, так, что я радуюсь, когда он, наконец, переключается с меня на бутики.
-Сильно не налегай – предупреждаю я, помня о том, сколько он голодал.
Некоторое время слышится только чавканье, которое, впрочем, на время прерывается:
-Рас…чав…расска…чав…жи…ням… о сехе…бе…?
Ну что же, просит, расскажу. Этот момент для вас я опущу, дабы вы не заскучали, так как уже знакомы с этой стороной моей личности =D.
А вот Окума внимательно слушал, даже отвлёкшись от бутербродов.
Закончив говорить, я вопросительно посмотрел на него, что должно было означать, что я жду откровенность за откровенность.

Я, молча, слушаю его, разглядывая забавный рисунок, на кружке с чаем. Какое-то странное чувство зарождается мне от его рассказа: что-то среднее между пониманием, стыдом и внезапной симпатией.
Когда он, наконец, замолкает, я переводу взгляд на него, наталкиваюсь на молчаливое ожидание, и резко опускаю голову, чтобы волосы закрыли глаза. Мне почему-то всегда легче говорить, когда не видят моих глаз, а я не вижу никого. Наверное, потому, что у меня всегда всё можно прочитать по глазам, а так никто не поймёт, чего  я чувствую на самом деле.
-У меня всё банальнее. – тягостное молчание, которое, чтобы разрушить, нужно приложить недюжинную силу воли. Чтобы успокоиться, провожу языком по верхней губе, и едва вздохнув, продолжаю – Своих родителей я не помню, знаю только, что они отказались от меня, когда мне было чуть больше года. До тринадцати я жил в детском доме, а потом сбежал.
Очень интересно и одновременно страшно увидеть его реакцию. Что он скажет, что сделает, что подумает? Больше всего боюсь увидить отвращение на его лице, ведь наверняка есть какая-то причина, заставившая моих родителей отказаться от меня?
Набираюсь смелости, и скашиваю глаза, втихаря разглядывая его из—под волос. Он не выглядит рассерженным, скорее задумчивым. Размышляет.
Размышляет, просто прогнать, или отдать в детдом?
Застарелая боль смешивается с новой, образуя тягучий водоворот тоски и отчаяния.

Всё ясно. Говорит, сбежал в тринадцать? А сейчас ему сколько? Озвучиваю свой вопрос.
-Четырнадцать – шепчет Волчок, и голос у него внезапно срывается. Он, не поднимая головы, подтягивает к себе колени, утыкается в них лбом.
Ясно, просчитался. Впрочем, неудивительно, даже сейчас он выглядит таким маленьким и беззащитным.
Я пододвигаюсь ближе,  провожу рукой по его руке, тихо поражаясь тому, сколько на ней мелких ссадин и синяков. Хочется обогреть и успокоить, схватить, прижать к себе, и никогда, никогда не отпускать. Защитить от всего,  что может причинить боль, как физическую, так и моральную.
Едва дотрагиваюсь до мягких серебристых волос, за которыми он спрятался от внешнего мира, запускаю в них пальцы, отвожу в сторону прядь, закрывшую лицо. Другой рукой дотрагиваюсь до щеки, слегка приподнимаю его голову, прося таким образом посмотреть на меня. Глаза огромные, как два озера, смотрят без страха, но со страной, уже давно прижившейся болью. В них даже слёз нет, наверное, они были выплаканы уже давным-давно.
Он не сопротивляется, лишь изумлёно смотрит на меня.
Ребёнок, повзрослевший раньше времени. Одинокий волчок. Один против всего мира. Лохматое чудо. Моё чудо.
-Я заберу твою боль, я развею твою тоску…

-Я заберу твою боль, я развею твою тоску…
Давно забытое чувство спокойствия и защищенности заполняет меня всего. Я не отвожу взгляд, но чувствую, как жутко горят щёки.
Ко мне впервые прикасаются так. Аккуратно, нежно, и я отчётливо понимаю, что стоит мне высказать хоть какое либо недовольство, Тотцуна тут же отстранится.
Невольно вспоминается ночь, холод полированной ручки, его лицо, залитое лунным светом, тишина, шум чужого сонного дыхания…

Здравствуйте, меня зовут Тотцуна, и теперь у меня дома живёт ручной волчонок.
Ему не хотелось уходить, я не хотел, чтобы он уходил, так и получилось, что теперь ни я, ни он не одиноки. 
Теперь ночью я знаю, что за стенкой живёт моё персональное маленькое чудо, которое я буду оберегать, и о котором заботиться. Всё что мне от него нужно – это чтобы он был рядом.
Конечно, вначале нам будет нелегко, нужно,  что-то решать с детдомом, но думаю, я со временем всё улажу, и мой Волчонок будет расти рядом со мной.
Уже сейчас он постепенно привыкает ко мне. Трудно избавится от старых привычек, заново научиться доверять, привыкнуть к тому, что ныне о тебе заботятся, но каждый новый этап, его раскрытия доставляет мне массу радости и удовольствия.
Как-то ночью я вышел на кухню попить, и когда возвращался к себе, заглянул к Окуме в комнату. Ему явно снилось что-то плохое: мой Волчок едва слышно подвывал и терзал подушку.
Я его разбудил, и ещё долго успокаивал, забыв что ему уже четырнадцать лет, посадив на колени и тихонько покачивая.
-Я заберу твою боль, я развею твою тоску…

Так как эта часть получилась меньше, чем предыдущая, я решила сделать небольшое дополнение, а именно выложить, как я собственно представляю Волчка. В своё оправдание хочу сказать, что я не художник, к тому же качество плохое — фоткала с телефона. Но как буду в Москве, то отсканирую. =))
http://s40.radikal.ru/i088/1108/5b/d7b1ca0eef3a.jpg — не раскрашенный вариант
http://s53.radikal.ru/i142/1108/5c/38de5fa17d08.jpg — раскрашенный вариант
в реальности он без ушей, но так кавайнее ))

Логически, фанфик завершен, но у меня есть ещё кое-какая задумка, и если кому-то будет интересно, я могу попробовать воплотить её в жизнь. Правда не факт, что вам понравится.